Неточные совпадения
Милон.
Как я рад, мой любезный друг, что нечаянно
увиделся с тобою! Скажи,
каким случаем…
— Ни с кем
мне не может быть так мало неприятно
видеться,
как с вами, — сказал Вронский. — Извините
меня. Приятного в жизни
мне нет.
— Постойте, княгиня, надевать перчатку, дайте поцеловать вашу ручку. Ни за что
я так не благодарен возвращению старинных мод,
как за целованье рук. — Он поцеловал руку Бетси. — Когда же
увидимся?
— Приезжайте обедать ко
мне, — решительно сказала Анна,
как бы рассердившись на себя за свое смущение, но краснея,
как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы
увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит,
как вас.
Кто ж виноват? зачем она не хочет дать
мне случай
видеться с нею наедине? Любовь,
как огонь, — без пищи гаснет. Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы.
— От княгини Лиговской; дочь ее больна — расслабление нервов… Да не в этом дело, а вот что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако
я вам советую быть осторожнее. Княгиня
мне говорила нынче, что она знает, что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал…
как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации.
Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не
увидимся, вас ушлют куда-нибудь.
— Особенно после ужина… Но если бы вы знали,
как мне жалко (
я хотел сказать грустно, но не посмел), что вы скоро уедете и мы больше не
увидимся.
—
Я, Софья Семеновна, может, в Америку уеду, — сказал Свидригайлов, — и так
как мы
видимся с вами, вероятно, в последний раз, то
я пришел кой-какие распоряжения сделать.
Ведь вам уже двадцатый год был тогда,
как последний-то раз мы
виделись: характер-то ваш
я уже понял.
— Не знаю, право,
как вам сказать.
Видеться один раз
я бы очень желал.
— Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя… Зачем ты, Дуня! — заговорила в смущении Пульхерия Александровна, — это
я, вправду, ехала сюда, всю дорогу мечтала, в вагоне:
как мы
увидимся,
как мы обо всем сообщим друг другу… и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что
я!
Я и теперь счастлива… Напрасно ты, Дуня!
Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя…
Катерина. Вот
какую: чтобы не смела
я без тебя ни под
каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни
видеться, чтобы и думать
я не смела ни о ком, кроме тебя.
Мы расстались дружески. Пугачев, увидя в толпе Акулину Памфиловну, погрозил пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади тронулись, то он еще раз высунулся из кибитки и закричал
мне: «Прощай, ваше благородие! Авось
увидимся когда-нибудь». — Мы точно с ним
увиделись, но в
каких обстоятельствах!..
Не знаю. А
меня так разбирает дрожь,
И при одной
я мысли трушу,
Что Павел Афанасьич раз
Когда-нибудь поймает нас,
Разгонит, проклянёт!.. Да что? открыть ли душу?
Я в Софье Павловне не вижу ничего
Завидного. Дай бог ей век прожить богато,
Любила Чацкого когда-то,
Меня разлюбит,
как его.
Мой ангельчик, желал бы вполовину
К ней то же чувствовать, что чувствую к тебе;
Да нет,
как ни твержу себе,
Готовлюсь нежным быть, а
свижусь — и простыну.
— Спасибо, — усиленно заговорил он, —
я этого не ожидал. Это доброе дело. Вот мы еще раз и
увиделись,
как вы обещали.
«Прощай, конечно, мы никогда больше не
увидимся.
Я не такая подлая,
как тебе расскажут,
я очень несчастная. Думаю, что и ты тоже» — какие-то слова густо зачеркнуты — «такой же. Если только можешь, брось все это. Нельзя всю жизнь прятаться, видишь. Брось, откажись,
я говорю потому, что люблю, жалею тебя».
Теперь уже
я думаю иначе. А что будет, когда
я привяжусь к ней, когда
видеться — сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром
я чувствую там отверделость)?
Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет
мне.
Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы
я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Я и говорил, но, помните,
как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось;
я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился
видеться с вами и думал: «Когда-то еще другой придет,
я пока счастлив».
— Тогда и скажем,
как получишь письмо, а между тем все будут знать, что мы жених и невеста, и мы будем
видеться ежедневно. —
Мне скучно, — прибавила она, —
я томлюсь этими длинными днями; все замечают, ко
мне пристают, намекают лукаво на тебя… Все это
мне надоело!
— Нет,
я с вами хотел
видеться, — начал Обломов, когда она села на диван,
как можно дальше от него, и смотрела на концы своей шали, которая,
как попона, покрывала ее до полу. Руки она прятала тоже под шаль.
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, —
видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а
я не хочу этого…
Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и… и…
— Ничего, ничего; а с братцем вашим
я увижусь завтра же, после того
как вы подпишете бумагу…
Как это можно? Да это смерть! А ведь было бы так! Он бы заболел. Он и не хотел разлуки, он бы не перенес ее, пришел бы умолять
видеться. «Зачем же
я писал письмо?» — спросил он себя.
— Бабушка! ты не поняла
меня, — сказала она кротко, взяв ее за руки, — успокойся,
я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что
я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со
мной, и оттого пишет. Ему надо только дать знать, объяснить,
как я больна, упала духом, — а ты собираешься, кажется, воевать!
Я не того хочу.
Я хотела написать ему сама и не могла, —
видеться недостает сил, если б
я и хотела…
— Уж он в книжную лавку ходил с ними: «Вот бы, — говорит купцам, —
какими книгами торговали!..» Ну, если он проговорится про вас, Марк! — с глубоким и нежным упреком сказала Вера. — То ли вы обещали
мне всякий раз, когда расставались и просили
видеться опять?
Во-первых,
мне стало ясно,
как дважды два, что из старика, даже почти еще бодрого и все-таки хоть сколько-нибудь разумного и хоть с каким-нибудь да характером, они, за это время, пока мы с ним не
виделись, сделали какую-то мумию, какого-то совершенного ребенка, пугливого и недоверчивого.
— С тех пор, в то самое утро,
как мы с вами в последний раз
виделись,
я сделала тот шаг, который не всякий способен понять и разобрать так,
как бы понял его человек с вашим незараженным еще умом, с вашим любящим, неиспорченным, свежим сердцем.
— Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте, что
я об вас… Про вас отец мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!» Поверьте,
я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его мечтах…
Я слишком понимаю,
как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку мою, — но нам нельзя уже более
видеться как прежде и, и… верно, вы это понимаете?
И знаете,
я все это время,
как и вы, мечтала с вами
увидеться потихоньку, только не знала,
как бы это устроить.
Мне видится длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох,
какой носили древние. Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню». Одна из щелей, закрытых крошечным стеклом, отодвигается, высовывается обнаженная загорелая рука с краюхою хлеба. «Прими, Христа ради!» — говорит голос.
Когда услышите вой ветра с запада, помните, что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует с востока, от вас, пошлите
мне поклон — дойдет. Но уж пристал к борту бот, на который ссаживают лоцмана. Спешу запечатать письмо. Еще последнее «прости»!
Увидимся ли? В путешествии, или походе,
как называют мои товарищи, пока еще самое лучшее для
меня — надежда воротиться.
—
Видеться можно, — сказал он, — только, пожалуйста, насчет денег,
как я просил вас… А что насчет перевода ее в больницу,
как писал его превосходительство, так это можно, и врач согласен. Только она сама не хочет, говорит: «очень
мне нужно за паршивцами горшки выносить…» Ведь это, князь, такой народ, — прибавил он.
—
Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на
меня как на брата вашего обидчика… Это
я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке,
я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше,
свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— Страшный стих, — говорит, — нечего сказать, подобрали. — Встал со стула. — Ну, — говорит, — прощайте, может, больше и не приду… в раю
увидимся. Значит, четырнадцать лет,
как уже «впал
я в руки Бога живаго», — вот
как эти четырнадцать лет, стало быть, называются. Завтра попрошу эти руки, чтобы
меня отпустили…
— Мы в первый раз
видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, —
я захотела узнать ее, увидать ее,
я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама.
Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало…
Меня упрашивали оставить этот шаг, но
я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька все разъяснила
мне, все свои намерения; она,
как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и радость…
Эти слова заменяют все прежние слова, и думается час, и думается два: «
я не должна
видеться с ним»; и
как, когда они успели измениться, только уже изменились в слова: «неужели
я захочу
увидеться с ним? — нет»; и когда она засыпает, эти слова сделались уже словами: «неужели же
я увижусь с ним?» — только где ж ответ? когда он исчез?
Что это за люди такие? желал бы
я знать, и желал бы
я знать, не просто ли они хорошие люди, которым никто не мешает
видеться, когда и сколько им угодно, которым никто не мешает повенчаться,
как только им вздумается, и которым поэтому не из — за чего бесноваться.
—
Я вам сказала: одна, что
я могу начать?
Я не знаю,
как приняться; и если б знала, где у
меня возможность? Девушка так связана во всем.
Я независима у себя в комнате. Но что
я могу сделать у себя в комнате? Положить на стол книжку и учить читать. Куда
я могу идти одна? С кем
я могу
видеться одна?
Какое дело
я могу делать одна?
—
Как?
Я вам сейчас скажу. Он с самого первого дня,
как приехал в Петербург, очень сильно желал
увидеться с вами; но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один а с невестою или женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею, нежели одного. Вы видите, что наша свадьба произошла из его желания познакомиться с вами.
Какой-то генерал просит со
мною увидеться: милости просим; входит ко
мне человек лет тридцати пяти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева, рекомендуется
мне как друг и сослуживец покойного мужа Ивана Андреевича; он-де ехал мимо и не мог не заехать к его вдове, зная, что
я тут живу.
—
Я виделся с ней всего минут пять, — отвечал
я, —
я говорил с ней,
как было условлено.
Слышу
я, девица,
Слезную жалобу.
Горе-то слышится,
Правда-то
видится,
Толку-то, милая,
Мало-малехонько.
Сказывай по́ ряду,
Что и
как деялось,
Чем ты обижена,
Кем опозорена!
— Ах, боже мой,
как это неприятно, — возразил Дубельт. —
Какие они все неловкие. Будьте уверены, что
я не пошлю больше полицейского. Итак, до завтра; не забудьте: в восемь часов у графа; мы там
увидимся.
Прежде мы имели мало долгих бесед. Карл Иванович мешал,
как осенняя муха, и портил всякий разговор своим присутствием, во все мешался, ничего не понимая, делал замечания, поправлял воротник рубашки у Ника, торопился домой, словом, был очень противен. Через месяц мы не могли провести двух дней, чтоб не
увидеться или не написать письмо;
я с порывистостью моей натуры привязывался больше и больше к Нику, он тихо и глубоко любил
меня.
Каких чудес на свете не
видится, Natalie!
Я, прежде чем получил последнюю твою записку, отвечал тебе на все вопросы.
Я слышал, ты больна, грустна. Береги себя, пей с твердостью не столько горькую, сколько отвратительную чашу, которую наполняют тебе благодетельные люди.
Они никогда не сближались потом. Химик ездил очень редко к дядям; в последний раз он
виделся с моим отцом после смерти Сенатора, он приезжал просить у него тысяч тридцать рублей взаймы на покупку земли. Отец мой не дал; Химик рассердился и, потирая рукою нос, с улыбкой ему заметил: «
Какой же тут риск, у
меня именье родовое,
я беру деньги для его усовершенствования, детей у
меня нет, и мы друг после друга наследники». Старик семидесяти пяти лет никогда не прощал племяннику эту выходку.
—
Как хорошо ты сделал, что разбудил
меня! — говорила Катерина, протирая очи шитым рукавом своей сорочки и разглядывая с ног до головы стоявшего перед нею мужа. —
Какой страшный сон
мне виделся!
Как тяжело дышала грудь моя! Ух!..
Мне казалось, что
я умираю…
— Ты
как это узнал, мой муж? — спросила, изумившись, Катерина. — Но нет, многое
мне неизвестно из того, что ты рассказываешь. Нет,
мне не снилось, чтобы отец убил мать мою; ни мертвецов, ничего не
виделось мне. Нет, Данило, ты не так рассказываешь. Ах,
как страшен отец мой!
— Снилось
мне, чудно, право, и так живо, будто наяву, — снилось
мне, что отец мой есть тот самый урод, которого мы видали у есаула. Но прошу тебя, не верь сну.
Каких глупостей не
привидится! Будто
я стояла перед ним, дрожала вся, боялась, и от каждого слова его стонали мои жилы. Если бы ты слышал, что он говорил…
Я живо помню,
как в этот вечер в замирающих тонах глубокого голоса Авдиева, когда
я закрывал глаза или глядел на смутную гладь камышей,
мне виделась степь, залитая мечтательным сиянием, колышущаяся буйной травой, изрезанная молчаливыми ярами.